11 ноября 1905 года в Севастополе начался организованный социал-демократами мятеж среди матросов Флотского экипажа и солдат Брестского полка. За несколько часов к мятежу примкнуло свыше двух тысяч матросов флотской дивизии, часть солдат 49-го Брестского полка, запасной батальон крепостной артиллерии и рабочих порта. Мятежники арестовывали офицеров, предъявляли политические и экономические требования властям. Во время бесконечных митингов, среди ораторов выделялся человек в форме лейтенанта военно-морского флота. Его имя было Пётр Петрович Шмидт. Он произносил речи, в которых обвинял Царя в неполноте дарованных свобод, требовал освобождения политических заключенных и так далее. Личность Шмидта представляет для исследователей несомненный интерес в связи с той ролью, какую он сыграл в севастопольских событиях и, конечно, в мятеже на крейсере «Очаков». Шмидт был превращен большевиками в очередную легенду, а надо сказать, что редкий офицер удостаивался такой чести со стороны большевиков. Но был ли Шмидт боевым офицером? Назвать его так можно только с очень большими оговоркам.
П. П. Шмидт родился в 1867 году в Одессе. Его отец, герой Севастопольской обороны, командир батареи на Малаховом кургане, умер в звании вице-адмирала. Мать была родом из князей Сквирских. Рано оставшись без матери, которую он горячо любил, Шмидт очень болезненно отнесся ко второму браку отца, посчитав его предательством памяти матери. С юных лет он во всем хотел идти против воли отца. Вопреки отцу, он женился на девушке весьма сомнительной репутации. Тем не менее, Доминика Гавриловна Шмидт оказалась хорошей и любящей женой, и их брак до 1905 года был в общем счастливым. У них родился сын Евгений.
В 1886 году Шмидт закончил Петербургский морской корпус и получил звание мичмана. Однако прослужил он совсем немного. В том же году он добровольно оставил военную службу по состоянию здоровья. (Шмидт страдал эпилептическими припадками). «Болезненное состояние, – писал он в прошении Императору Александру III,– лишает меня возможности продолжать службу Вашему Величеству, а потому прошу уволить меня в отставку».
Позднее Шмидт объяснял свой уход из ВМФ тем, что хотел быть «в рядах пролетариата». Но современники свидетельствовали, что военную службу он изначально не любил, а без моря и кораблей не мог жить. Вскоре, из-за безденежья, благодаря протекции высокопоставленного дяди, Шмидт возвращается на военно-морской флот. Мичмана Шмидта направляют на крейсер «Рюрик». По случайному стечению обстоятельств, именно на этом крейсере в 1906 году эсеры готовили убийство Николая II. На «Рюрике» Шмидт задержался недолго, и вскоре получил назначение на канонерскую лодку «Бобр». Жена всюду следовала за ним. В это время, все больше проявляются психопатические черты характера Шмидта, его болезненное самолюбие, граничащее с неадекватностью реакций. Так, в городе Нагасаки, где «Бобр» имел один из своих стационаров, семья Шмидтов снимала квартиру у одного богатого японца. Как-то раз между японцем и женой Шмидта произошел спор по вопросу условий найма квартиры, в результате которого японец сказал ей несколько резких слов. Она пожаловалась мужу, и тот потребовал от японца извинений, а когда последний отказался их приносить, отправился в русское консульство в Нагасаки и, добившись аудиенции у консула В. Я. Костылева, потребовал уже от него принятия немедленных мер для наказания японца. Костылев сказал Шмидту, что он этого сделать не может, что он направил все материалы дела в японский суд для принятия решения. Тогда Шмидт начал кричать, что велит матросам изловить японца и выпороть его, или сам убьет его на улице из револьвера. «Мичман Шмидт,– писал консул командиру «Бобра»,– вел себя в присутствии служащих консульства неприлично».
Командир «Бобра» решил подвергнуть Шмидта обследованию медицинской комиссии, которая пришла к выводу, что Шмидт страдает тяжелой формой неврастении в совокупности с эпилептическими припадками. В 1897 году, тем не менее, ему было присвоено очередное звание лейтенанта. Со слов жены в 1899 году психическое состояние Шмидта настолько ухудшилось, что она поместила его в московскую психиатрическую лечебницу Савей-Могилевского, выйдя из которой Шмидт вышел в отставку и устроился на коммерческий флот. При выходе в отставку, как это полагалось в русской армии, Шмидту было присвоено звание капитана II-го ранга.
Началось плавание Шмидта на коммерческих судах. Капитаном, скорее всего, Шмидт был хорошим, так как известно, что адмирал С. О. Макаров предполагал взять его в свою экспедицию к Северному полюсу. Морское дело он страстно любил и знал. В то же время, болезненное самолюбие и амбициозность все время в нем присутствовали. «Да будет вам известно,– писал он своей знакомой,– что я пользуюсь репутацией лучшего капитана и опытного моряка».
С началом русско-японской войны, Шмидт был призван на воинскую службу и назначен старшим офицером на большой угольный транспорт «Иртыш», который должен был следовать вместе с эскадрой адмирала Рожественнского. За неумелое управление судном Рожественнский посадил Шмидта на 15 суток в каюту под ружье. Вскоре эскадра вышла в направлении Дальнего Востока навстречу Цусиме. Но Шмидт заболел и остался в России. Среди офицеров Шмидта недолюбливали, считали либералом.
Однако либеральные воззрения еще не означали того, что Шмидт был готов на участие в антигосударственном мятеже. То, что все-таки это произошло, свидетельствует о том, что Шмидт каким-то образом, еще до событий на «Очакове», связался с революционным подпольем.
Сам Шмидт, хотя и туманно, говорил об этом на следствии: «Меня нельзя рассматривать отдельно от движения, участником которого я был». Во время самого восстания на крейсере «Очаков» он заявил: «Революционной деятельностью я занимаюсь давно: когда мне было 16 лет у меня уже была своя тайная типография. Ни к какой партии я не принадлежу. Здесь, в Севастополе, собраны лучшие революционные силы. Меня поддерживает весь свет: Морозов жертвует на наше дело целые миллионы».
Хотя из этих путанных слов Шмидта трудно выяснить, где в них правда, а где желаемое выдается за действительное, но тот факт, что его поддерживали революционные организации Севастополя, что о его существовании знал сам Ленин, что Шмидт знал о «морозовских миллионах», говорит о том, что за спиной Шмидта, действительно, стояли реальные организации. Поэтому, думается, что не случайно Шмидт оказался на мятежном крейсере «Очаков».
В ноябре 1905 года, когда в Севастополе начались мятежи, Шмидт принял в них живейшее участие. Он сошелся с социал-демократами, выступал на митингах. Это участие Шмидта в революционных собраниях весьма негативно сказалось и на без того болезненном состоянии его психики. Он стал требовать от жены, чтобы она принимала участие в революционных сборищах, помогала ему в его новой революционной деятельности. Когда же жена отказалась, Шмидт оставил ее. Увидеться им было больше не суждено. Через несколько дней Шмидт примкнул к восстанию на крейсере «Очаков».
«Очаков» вернулся с учебного плавания 14 ноября 1905 года. Команда была уже не спокойной и известные своей революционностью матросы Гладков, Чураев и Декунин волновали ее вопросами установления в России народовластия. По возвращении «Очакова» в Севастополь, волнения среди команды еще более усилилось, так как до нее дошли слухи о возмущении севастопольского гарнизона. Капитан II-го ранга Писаревский, с целью ослабить это волнение, собрал матросов после ужина и стал им читать о героях русско-японской войны. Однако команда слушала его плохо. Тем не менее, ночь прошла спокойно. 12-го ноября на мачте в дивизии подняли позывные «Очакова» и сигнал: «прислать депутатов», то есть революционеры из взбунтовавшихся воинских частей требовали от «очаковцев» присоединиться к ним, прислав своих депутатов. Это очень сильно взволновало команду, которая по-своему истолковала этот сигнал, решив, что с матросами флотской дивизии чинят расправу. Команда потребовала направить де
Севастополь узнать, что там происходит. В 11 часов утра на мачте дивизии вновь подняли сигнал с тем же призывом. Матросы Декунин, Чураев и Гладков стали кричать, что надо ответить на позывные дивизии и послать в нее депутатов, что «там режут людей». Все попытки лейтенанта Винокурова воздействовать на команду успеха не имели. Тогда старший офицер разрешил послать двух депутатов в дивизию. Для этого матросы выбрали Гладкова и Декунина, вместе с мичманом Городысским отправились в дивизию. Во флотской дивизии они никого не нашли и пошли в Брестский полк, где в этот момент происходил митинг. По дороге в полк они встретили ехавшего на извозчике арестованного мятежными матросами коменданта крепости. Шедшая вокруг повозки толпа кричала: «своим судом!». На митинге в полку депутаты увидели большое количество матросов и солдат. Там были выдвинуты и требования матросов и солдат, в основном сводившиеся к улучшению условий прохождения службы, амнистии для политических заключенных матросов и солдат, вежливое обращение с нижними чинами, увеличение жалования, отмена смертной казни и так далее.
Гладков и Декунин переговорили с матросами, узнали их требования и, убедившись, что ничего плохого с ними не происходит, вернулись на крейсер.
Команда стала успокаиваться, но часть матросов продолжали ее волновать, требуя немедленного исполнения требований. Матрос Чураев прямо заявил лейтенанту Винокурову, что он убежденный социалист и что на флоте много таких, как он. В 17 часов был получен приказ командира: «Кто не колеблясь стоит за Царя, пусть остается на корабле. Кто не желает иметь Его или сомневается, то те могут сойти на берег».
Этот приказ был объявлен утром 13-го ноября после поднятия флага. На вопрос капитана II-го ранга Соколовского: «Кто за Царя?», команда ответила: «все!», а на приказ выйти вперед тем, кто за мятеж, не вышел ни один человек. Тем не менее, глухое волнение среди команды продолжалось. В то же время на «Очаков» с другого корабля эскадры приехал офицер, который сказал, что если «Очаков» еще раз ответит на сигналы мятежников из гарнизона, то по нему будут стрелять. На это матрос Чураев ответил: «Ну что ж, пусть стреляют».
Матросы решили продолжить сноситься с берегом. Около 14 часов 13-го ноября, на «Очаков» приехали с берега два депутата. Командир «Очакова» попытался не дать им встретиться с матросами. но команда его не слушала. Депутаты сказали матросам, что на стороне восстания весь Брестский полк, крепостная артиллерия, Белостокский полк и другие воинские подразделения. Это было сильным преувеличением, но оно на команду подействовало. Депутаты сказали матросам, что они должны поддержать восставших. Команда ответила утвердительно. Тогда офицеры решили покинуть крейсер, что они и сделали, переехав на крейсер «Ростислав». После спуска флага, на «Очаков» приехал капитан I-го ранга Сапсай с флаг-офицером. Сапсай держал перед командой «Очакова» речь, убеждая ее прекратить мятеж. В конце речи Сапсай потребовал, что бы те, «кто хочет служить верой и правдой Государю Императору вышли вперед». Вновь, как и в первый раз, вперед вышла вся команда. Тогда Сапсай потребовал, чтобы были выданы те, кто не хочет служить дальше. Команда ответила, что служить хотят все. Но в то же время, кто-то из команды спросил: «А как наши требования?» Сапсай ответил, что они будут направлены в Петербург и там рассмотрены. Матросы просили Сапсая, чтобы офицеры вернулись на крейсер. Сапсай сказал, что офицеры вернуться только в том случае, если команда даст честное слово не участвовать в мятеже и слушаться своих офицеров. Матросы обещали. Окрыленный Сапсай поехал на «Ростислав» и сказал офицерам, что они могут возвращаться. Офицеры вернулись и потребовали от матросов сдать бойки от орудий. Команда уже хотела вернуть бойки, когда какой-то человек отчаянно крикнул: «Оружия не отдавать – ловушка!». Матросы отказались отдавать бойки, и офицеры вновь уехали на «Ростислав».
Как только офицеры вторично покинули крейсер, перед матросами выступил кондуктор Частнин, который сказал, что он уже 10 лет как «поклонник идей свободы» и предложил свое руководство, на что получил согласие команды.
Тем временем, офицеры, надеясь успокоить команды эскадры, решили направить со всех ее кораблей депутатов в мятежный Севастополь. Это было безусловной ошибкой, так как свидетельствовало о слабости офицеров, которые как бы разрешали начать переговоры с бунтовщиками. В 8 часов утра 14-го ноября депутаты вышли на пристань. Но перед тем, как идти в гарнизон, они решили сначала пойти к Шмидту, чтобы спросить у него совета. Этот момент чрезвычайно интересен: кто-то таким образом умело пропагандировал Шмидта, иначе трудно объяснить почему матросы пошли именно к нему за советом?
Депутаты отправились на квартиру Шмидта. Тот встретил их очень приветливо. Прочитав требования матросов, Шмидт разразился длинной речью с критикой существующего в России государственного строя, говорил о необходимости Учредительного собрания, в противном случае Россия погибнет. Таким образом, он умело подменил наивные и, в целом, не существенные требования матросов, политической программой революционных партий. К тому же Шмидт заявил, что он – социалист и что надо искать офицеров, симпатизирующих революции, из них выбрать командиров, а остальных арестовать. Когда все команды примкнут к восстанию, он возглавит флот и пошлет Государю Императору телеграмму, в которой объявит, что флот перешел на сторону революции. Однако как только депутаты ушли от него, Шмидт, переодевшись в форму капитана II-го ранга, поехал на «Очаков» и заявил команде: «Я приехал к вам, так как офицеры от вас съехали и поэтому вступаю в командование вами, а также всем Черноморским флотом. Завтра я подпишу об этом сигнал. Москва и весь русский народ со мною согласны. Одесса и Ялта дадут нам все необходимое для всего флота, который завтра примкнет к нам, а также крепость и войска, по условному сигналу подъемом красного флага, который я подыму завтра в 8 часов утра». Команда покрыла речь Шмидта громовым «ура!»
Трудно сказать, верил ли сам Шмидт в то, что говорил. Скорее всего он об этом не думал, а действовал под впечатлением момента. В очерке Ф. Зинько о Шмидте говорится: «Экзальтированный, пораженный величием открывающихся перед ним целей, Шмидт не столько руководил событиями, сколько вдохновлялся ими».
Но несмотря на экзальтацию, Шмидт явил себя как расчетливый, хитрый и двоедушный человек. Когда на крейсер прибыл капитан II-го ранга Данилевский, Шмидт принял его в капитанской каюте и сказал, что он прибыл на крейсер с целью повлиять на команду, что главная его задача успокоить ее и вернуть крейсер в нормально состояние. Шмидт заявил, также что считает пропаганду в военное время очень опасной. Данилевский вернулся на «Ростислав» в полной уверенности, что «Очаков» в надежных руках.
Однако уже в 1800в гарнизоне состоялось заседание депутатов, на котором выступил Шмидт. Шмидт вновь заявил, что он социалист по убеждениям, что нужно требовать созыва Учредительного собрания. Он призвал ко всеобщему восстанию в армии и на флоте. Далее Шмидт сказал, что необходимо захватить «Ростислав». Для этого он предложил следующий план: он, Шмидт, пробравшись на «Ростислав», арестует адмирала, затем от его имени даст команду всем офицерам собраться в адмиральской каюте, где также их всех арестует.
Тем временем, на сторону восстания перешли контр-миноносец «Свирепый» и три номерных миноносца, которые были отведены в подчинение Шмидту, который вечером вернулся на «Очаков», захватив с собой своего 16-летнего сына Евгения. Около 6-ти часов утра на «Очаков» были привезены арестованные в гарнизоне офицеры с крейсера «Гридень» и миноносца «Заветный». Эти офицеры поехали в гарнизон за провизией, где и были схвачены мятежниками. Среди них был также генерал-майор Сапецкий. Шмидт приказал разместить арестованных по каютам. Затем по его приказу был захвачен пассажирский пароход «Пушкин». Шмидт распорядился всех пассажиров собрать на палубе «Очакова», что и было сделано. На восходе солнца он в присутствии команды и захваченных пассажиров, поднял над «Очаковом» красный флаг. При этом, Шмидт дал сигнал: «Командую флотом – Шмидт». Интересно, что во время поднятия красного флага, оркестр играл «Боже, Царя храни!». Этим он хотел привлечь на свою сторону другие суда эскадры, успокоить офицеров и матросов других кораблей, убедив их, что он не мятежник. Однако те безразлично отнеслись к этому сигналу.
Увидев, что на других судах не подымаются красные флаги, Шмидт отправился на миноносец «Свирепый» и стал в рупор призывать матросов других судов переходить на его сторону, так как «с ним Бог, Царь и весь русский народ». Ответом ему было гробовое молчание остальных судов.
Тогда Шмидт с группой вооруженных матросов прибыл на транспорт «Прут», где содержались арестованные моряки с броненосца «Потемкина». Офицер «Прута» принял Шмидта и его людей за караул, прибывший забрать очередную партию заключенных. Войдя на судно, Шмидт немедленно арестовал офицера и освободил заключенных, доставив их всех на «Очаков», где их встретили криками «ура!» В этот момент на «Очаков» прибыли ничего не подозревающие офицеры: командир «Прута» капитан I-го ранга Радецкий и сопровождающие его лица. Их немедленно арестовали и разместили по каютам.
Тем временем, Шмидт все больше убеждался в провале своих планов. Когда он следовал с «Прута» на «Очаков», ему кричали со «Свирепого»: «Мы служим Царю и Отечеству, а ты, разбойник, заставляешь себе служить!»
Шмидт приказал отпустить пассажиров с «Пушкина», так как они ему были больше не нужны. К его удивлению, двое из них, студенты, отказались покидать корабль и примкнули к восстанию.
Убедившись, что мятеж не получает поддержки со стороны остальных судов, Шмидт сбросил маску и принялся действовать как заправский террорист и революционер: «Я имею много пленных офицеров, то есть заложников», – послал он сигнал всем судам. Ответа вновь не последовало. Тогда Шмидт решил захватить броненосец «Пантелеймон», бывший «Потемкин», что ему и удалось сделать. Арестовав всех офицеров, он выступил перед ними с речью: «Здесь, – говорил он, – в Севастополе, собраны лучшие революционные силы. Меня поддерживает весь свет. (…) Ялта даром снабжает меня провизией. Ни одна из обещанных свобод не осуществлена до сих пор. Государственная Дума – это пощечина для нас. Теперь я решил действовать, опираясь на войска, флот и крепость, которые мне все верны. Я потребую от Царя немедленного созыва Учредительного собрания. В случае отказа, я отрежу Крым, пошлю своих саперов построить батареи на Перекопском перешейке, и тогда, опираясь на Россию, которая меня поддержит всеобщей забастовкой, буду требовать, просить я уже устал, выполнение условий от Царя. Крымский полуостров образует за это время республику, в которой я буду президентом и командующим Черноморским флотом. Царь мне нужен потому, что без него темная масса за мной не пойдет. Мне мешают казаки, поэтому я объявил, что за каждый удар нагайкой я буду вешать по очереди одного из вас, и моих заложников, которых у меня до ста человек. Когда казаки мне будут выданы, то я заключу их в трюме «Очакова», «Прута» и «Днестра» и отвезу в Одессу, где будет устроен народный праздник. Казаки будут выставлены у позорного столба и каждый сможет высказывать им в лицо всю гнусность их поведения. В матросские требования я включил экономические нужды, так как знал, что без этого они за мной не пойдут, но я и депутаты матросы смеялись над ними. Для меня единственная цель – требования политические».
Здесь Шмидт как всегда выдает желаемое за действительное. Ни о какой сколько-нибудь существенной помощи мятежникам ни со стороны Ялты, ни со стороны Крыма, а тем более всей России и «всего света», речи не шло. Наоборот, к Севастополю двигался генерал Меллер-Закомельский с верными частями, остальные корабли Черноморской эскадры сохраняли полную верность правительству. Шмидт не мог не понимать, что часы его иллюзорной власти неминуемо сочтены. И он шел ва-банк, фантазируя о республике, отделении Крыма, своем президентстве и так далее. Скорее он убеждал в своем могуществе не пленных офицеров, а самого себя. Его мысли принимают порой болезненно-горячечный оборот: «Я буду требовать, просить я уже устал, выполнения условий от Царя…». У кого и что просил когда-либо Шмидт? Но главное в этих словах другое: Царь, унижено выполняющий условия Шмидта, – вот о чем мечтал первый «красный адмирал»!
Но не надо думать, что Шмидт был невменяем и действовал в полубреду. Нет, его методы и тактика абсолютно продуманы: вешать заложников, своих товарищей офицеров, прикрываясь матросами для своих амбициозных целей, обманывать их, смеяться над их наивностью и доверчивостью, подставлять их во имя своей гордыни под преступление, за которое грозила смертная казнь, планировать расправы над казаками – все это хорошо знакомые методы и тактика террористов всех времен и народов, и Шмидт действовал как террорист.
Но как и всякий террорист, как бы удачлив он ни был, Шмидт был обречен. Положение его ухудшалось с каждой минутой. В Севастополь вошел генерал Меллер-Закомельский, который быстро покончил с мятежом. Береговая артиллерия севастопольской крепости открыла огонь по «Очакову», который вместе с присоединившимися к нему «Свирепым», «Прутом» и «Пантелеймоном», был окружен верными Царю кораблями. По мятежным кораблям изо всех орудий был открыт ураганный огонь. «Свирепый» пытался отвечать ответным огнем, но он был подавлен, и корабль потерял управление. Команда «Свирепого» бросилась в воду. «Прут» и «Пантелеймон» после первых же выстрелов спустили красные флаги.
Между тем на «Очакове» Шмидт полностью утратил хладнокровие. Он кричал, что перевешает всех офицеров, если не прекратится огонь. Потом сказал: «иду принимать смерть». Но в этот момент по «Очакову» стали бить все башенные орудия «Ростислава», «Терца» и «Памяти Азова», а также береговая артиллерия крепости. Команда «Очакова» бросилась в воду. Одним из первых бежал лейтенант Шмидт. Это было вызвано не его трусостью: просто, как и всякий революционер, он счел нецелесообразным принимать «глупую» смерть на обреченном крейсере. Его и его сына, подобрал миноносец №270. Через несколько минут, посланный с «Ростислава» катер доставил Шмидта на броненосец. «Очаков» поднял белый флаг.
Шмидта и его подельщиков судил черноморский военно-морской суд под председательством адмирала Чухнина, который в марте 1906 года приговорил Шмидта к смертной казни через повешение, которое потом было заменено расстрелом. Матросов Гладкова, Частника и Антоненко суд приговорил к расстрелу. 6 марта 1906 года приговоры были приведены в исполнение.
Выступая на суде Шмидт сказал: «Позади за спиной у меня останутся народные страдания и потрясения пережитых лет. А впереди я вижу молодую, обновленную, счастливую Россию».
Насчет первого Шмидт был абсолютно прав: за его спиной остались страдания людей и потрясения. Но что касается «молодой, обновленной и счастливой России», то Шмидту не суждено было узнать, как глубоко он ошибался. Через 10 лет после расстрела Шмидта, его сын, молодой юнкер Е. П. Шмидт, добровольцем ушел на фронт и геройски воевал «За Веру, Царя и Отечество». В 1917 году он категорически не принял Октябрьский переворот и ушел в Белую армию. Прошел весь ее путь от Добровольческой армии до крымской эпопеи барона Врангеля. В 1921 году пароход увез Евгения Шмидта за границу от севастопольской пристани, с тех мест, где в 1905 году его отец помогал тем, кто сейчас поработил его Родину и гнал его самого на чужбину. «За что ты погиб, отец? – спрашивал его в изданной заграницей книге Евгений Шмидт. – Неужели для того, чтобы твой сын увидел, как рушатся устои тысячелетнего государства, расшатанные подлыми руками наемных убийц, растлителей своего народа?».
В этом горьком вопросе сына «красного адмирала» заключается главное поражение лейтенанта Шмидта.
«Прометей», т. 8, М. 1971 г.
там же.
«Корабли-герои», с. 95.
РГА ВМФ, ф.1025, о.2, д. 40.
РГА ВМФ, ф. 1025, о.2, д. 40.
РГА ВМФ, ф. 1025, о.2, д. 40.
РГА ВМФ, ф. 1025, о.2, д.40.
РГА ВМФ, ф. 1025, о.2, д. 40.
РГА ВМФ, ф. 1025, о.2, д. 45.
РГА ВМФ, ф. 1025, о.2., д. 45.
«Прометей», т. 8, 1971.
РГА ВМФ, ф. 11025, о.2, д.40.
РГА ВМФ, ф. 1025, о.2, д. 40.
РГА ВМФ. Ф. 1025, о. 2, д. 40.
«Корабли-герои», с. 96.
«Красный адмирал»
СЕВАСТО́ПОЛЬСКОЕ ВОССТА́НИЕ 1905, крупное вооруж. выступление на Черноморском флоте во время Революции 1905–07 в России. Готовилось социал-демократич. организациями Крыма и Севастополя как часть общего вооруж. восстания в армии и на флоте на юге страны. Началось 11(24) нояб. стихийно при попытке командования флота (с угрозой применения оружия) учинить расправу над участниками многотысячного митинга матросов и солдат у флотских казарм. В восстании приняли участие матросы флотской дивизии, часть солдат 49-го Брестского пех. полка и рабочие адмиралтейства (всего св. 2 тыс. чел.), с 13(26) нояб. – матросы крейсера «Очаков», с 15(28) нояб. – броненосца «Святой Пантелеймон» (быв. «Потёмкин»). Избранный совет матросских, солдатских и рабочих депутатов выработал политич. требования к правительству: созыв Учредит. собрания, учреждение демократич. республики, установление свободы слова, митингов, собраний, введение 8-часового рабочего дня, сокращение сроков и улучшение условий воен. службы и др. Возглавил восстание капитан 2 ранга П. П. Шмидт. Под контролем восставших оказалось 12 боевых кораблей, экипажи которых насчитывали св. 2200 чел., а на берегу численность участников восстания достигла 6 тыс. чел. Однако нерешительные действия восставших привели к изоляции их от остальных сил флота. Боевая мощь мятежных кораблей по сравнению с др. кораблями Черноморского флота была незначительной, а на самом крупном из них – «Святом Пантелеймоне» накануне по распоряжению командования были сняты орудийные замки. На берегу участники восстания имели артиллерии ещё меньше, чем вскоре воспользовались власти. К 15(28) нояб. они подтянули к Севастополю верные правительству войска из-под Одессы и Симферополя (до 10 тыс. чел.). Кроме того, к подавлению восстания были привлечены орудия крепостной артиллерии Севастополя и 22 корабля. Вечером 15(28) нояб., когда восставшие отвергли ультиматум о капитуляции, по их кораблям и казармам был открыт огонь с броненосцев и береговых батарей. Революц. корабли вступили с ними в неравный арт. бой, продолжавшийся 1,5 ч и закончившийся поражением мятежных кораблей. «Очаков» получил повреждения, возникли пожары, мн. моряки погибли. Шмидта арестовали при попытке высадиться на берег. Вечером и ночью продолжался арт. обстрел казарм флотской дивизии, а утром правительств. войска взяли их штурмом. Было арестовано св. 2 тыс. чел. Шмидт и 3 др. руководителя восстания были приговорены к смертной казни , 14 чел. – к бессрочной каторге, 103 чел. – к каторжным работам, 151 чел. направлен в исправит. арестантские отделения и дисциплинарный батальон, более 1 тыс. чел. наказаны без суда.
Анатолий Григорьев
Автор — капитан второго ранга. См. библиографию.
История восстания в ноябре 1905 года крейсера «Очаков» подробно описана в литературе. Столь же хорошо известна нам история жизни и смерти возглавившего восстание П. П. Шмидта, которого Николай II приказал именовать «лейтенантом, выгнанным с флота», хотя на самом деле тот был капитаном второго ранга в отставке.
Однако до сих пор остается загадкой, почему все-таки — без явных на то причин — был уничтожен крейсер «Очаков», который мог вскоре стать одним из новейших и наиболее мощных кораблей Черноморского флота.
Исследование исторических документов по Севастопольскому вооруженному восстанию 1905 года показывает, что гибель крейсера была предрешена еще до начала восстания.
Перед усмирением восстания главный командир Севастопольского порта Чухнин дал телеграмму Николаю II, в которой указывал, что крейсер необходимо обезоружить и только после этого войска могут приступить к решительным действиям. Уж кто-кто, а вице-адмирал был прекрасно осведомлен о том, что реконструируемый крейсер еще не вступил в строй и практически беззащитен, так как положенного боезапаса на борту не имеет.
В то же время агентами охранки по городу были распущены слухи, что Шмидт собирается бомбардировать Севастополь, чтобы перебить жителей и матросские команды, которые не с ним.
Когда начался суд над участниками восстания, капитан крепостной артиллерии Иванов, получивший приказание непременно потопить «Очаков», заявил, что, «видя крейсер уже горящим, он решил не топить его и взять ответственность на себя…».
Солдаты крепости, сочувствовавшие восставшим, заявили своим офицерам, что стрелять они не будут и уж если откроют огонь, то только ответный.
Усмирители восстания не побрезговали провокацией: 15 ноября в четвертом часу на бастионе разорвался снаряд. Прибежавшие офицеры стали звать солдат к орудиям и утверждали при этом, что снаряд прилетел с «Очакова» или «Пантелеймона». Стали стрелять, но только по «Очакову».
Как на суде, так и в ряде официальных документов полицейские власти, в том числе и прокурор Ронжин, пытались доказать, что первый выстрел во время восстания был сделан с «Очакова». Между тем из многочисленных показаний свидетелей, а также сообщений ряда газет можно заключить, что провокационный выстрел принадлежал канонерской лодке «Терец». Защитник по делу Шмидта А. Александров по поводу обвинения П. П. Шмидта в том, что первым стрелял «Очаков», в своих воспоминаниях утверждал: «Боевым аргументом прокурорской позиции было утверждение, что «Очаков» первый начал стрельбу из орудий и что, следовательно, обстрел крейсера эскадрой и орудиями Константиновской батареи был только актом самозащиты. Этот тезис прокурору нужно было доказать во что бы то ни стало, так как в противном случае расстрел стоящего на якоре, почти безоружного крейсера являлся бы бессмысленным актом жестокости. Прокурору этот выстрел с «Очакова» нужен был как манна небесная, но эта манна так-таки и не была ему ниспослана небесами, ибо большинство свидетелей обвинения, если даже не все, отрицали нападение крейсера на эскадру, прекрасно понимая, что почти безоружный крейсер не стал бы искусственно провоцировать эскадру на расстрел».
Как только по «Очакову» начали стрелять, над крейсером взвился сигнал «Возмущен действиями эскадры». Потом крейсер стал стрелять по правительственным войскам и береговым батареям.
По крейсеру вели огонь орудия всех калибров с расстояния от 50 до 200 морских саженей. Берега бухты были оцеплены солдатами, расстреливавшими из ружей и пулеметов каждого, кто пытался спастись с крейсера вплавь.
«На «Очакове», — вспоминал чудом спасшийся с него матрос, — творилось что-то ужасное. Снаряды со страшной силой взрывались, превращая все в пепел. На палубе нельзя было различить, кто ранен и кто убит, так как раненые и убитые лежали один на другом, образуя груду тел.
Рядом в луже крови плавали внутренности, валялись руки, ноги. В машинное отделение попал один фугасный снаряд и уложил человек двадцать матросов. Попавшие в «Очаков» снаряды никого не щадили и производили страшные разрушения внутри судна.
В машинном отделении лежало человек тридцать раненных осколками: раненые просили товарищей о помощи; Умирающие просили добить их, чтобы избавить от страданий. Гул орудий и пулеметов не прекращался.
Вскоре раненых и умирающих охватило разъяренное пламя, и через минуту их не стало…»
П. П. Шмидт вспоминал за месяц до казни, что, когда он покинул «Очаков», большая часть людей уже выбросилась за борт или была убита. Пленные офицеры с других кораблей, захваченные восставшими в качестве заложников, вырвались из кают-компании из-под ареста, спустили красный флаг и вместо него на мачте водрузили белую скатерть.
Огонь по крейсеру сразу прекратился. Офицеры были сняты с «Очакова» целыми и невредимыми: это свидетельствовало о том, что крейсер полностью прекратил сопротивление. В телеграмме, посланной царю, вице-адмирал Чухнин отметил этот факт, но для упреждения возможных вопросов о судьбе крейсера указал: «Очаков» продолжает гореть, пожар потушить нельзя».
Как раз в это время еще можно было спасти крейсер, который весьма недешево обошелся казне. Оснащенный современными механизмами, «Очаков» к новому году готовился занять достойное место среди боевых кораблей русского флота. Корабль изобиловал множеством технических новшеств: на нем были металлические шлюпки и мебель — забота судостроителей об устранении горючих материалов. Приводы многих механизмов были электрифицированы. На корабле устанавливались новая техника, снискавшая популярность на флоте, телефоны системы лейтенанта Колбасьева, корабельные радиостанции, мачтовые семафоры, электрические приборы управления огнем, указатели положения пера руля и многое другое.
В первых числах ноября на крейсере спешно заканчивались последние работы — ежедневно на борту работали около трехсот рабочих с Севастопольского морского завода и прикомандированных из Сормова специалистов по главным машинам. Словом, спасать было что… И было кому. Самые большие корабли находились под парами и вполне могли потушить пожар водой из своих брандспойтов. В это время еще даже можно было беспрепятственно высадить десант для захвата крейсера.
Вместо спасения горящего корабля началась вторая бомбардировка, поводом для которой послужили два выстрела, якобы произведенные с «Очакова». П. П. Шмидт утверждал, что на крейсере был взрыв, который был выдан карателями во всех официальных документах за выстрел.
«Очаков» гигантским костром двое суток пылал посреди бухты. О числе Погибших на крейсере точных сведений нет. Известно, что 15 ноября на корабле было до 380 человек команды, не считая матросов с эскадры и береговых частей. По другим данным, на «Очакове» было около 700 человек. Большевистская газета «Борьба» писала, что «спаслось не более сорока — пятидесяти человек. Суду было предано 39 очаковцев». Жандармский ротмистр Васильев в своем донесении указывал: «…и убитые и раненые остались на «Очакове» после того, как он загорелся, и все сгорели… в девять вечера я сам видел раскаленные борта «Очакова».
Изуродованный снарядами (одних пробоин от снарядов крупного калибра насчитывалось Пятьдесят две!), с прогоревшими переборками, корпус корабля был отбуксирован к пустынному берегу Северной бухты у Килен-балки, где спешным порядком приступили к разборке корабля.
«Когда мы поднялись по трапу на судно, — вспоминал один из рабочих, — то увидели на верхней палубе несколько десятков гробов, а санитары, словно муравьи, сносили в гробы останки революционеров. Мы спустились в каюту. Здесь чувствовался запах гари и видны были обуглившиеся трупы. В тех каютах, куда огонь не проникал, валялись бесформенные, изуродованные человеческие тела. Стены и потолки были забрызганы кровью».
На суде 14 февраля 1906 года П. П. Шмидт в своей речи сказал: «Когда я вступил на палубу «Очакова», то, конечно, с полной ясностью понимал всю беспомощность этого крейсера, безоборонного, с машиной, которая едва могла дать восемь узлов ходу, и без артиллерии, там имелось всего две рукоятки от шестидюймовых орудий, остальные действовать не могли…»
Почему же все-таки был бомбардирован «Очаков»? Длительный срок постройки «Очакова» свидетельствовал о преступной деятельности заводских подрядчиков и высших чинов флота во главе с вице-адмиралом Чухниным, на долю которых немало перепало из субсидий, выделенных на постройку крейсера. Вместо рабочих при постройке широко использовались матросы (благо большинство из них до службы были рабочими), а денежная разница шла в карман ловких дельцов.
Официальные тактико-технические данные корабля, готовящегося, по всем донесениям, вступить в строй, явно не соответствовали действительности. Однотипные с «Очаковым» и в одно время заложенные крейсеры «Олег» и «Память Меркурия» давно вступили в строй, а второй даже участвовал в расстреле своего собрата.
О злоупотреблениях при постройке «Очакова» говорили многие морские офицеры и даже писала газета «Правовая жизнь». Над строителями велось негласное следствие, о котором Чухнин не мог не знать в силу своего высокого служебного положения. Восстание явилось необычайно удобным поводом для уничтожения злополучного крейсера.
6 марта 1906 года на острове Березань были расстреляны П. П. Шмидт и его боевые соратники — «очаковцы». Таков был заключительный аккорд гибели крейсера «Очаков», принесенного в жертву интересам махинаторов.
Восстание на крейсере «Очаков»
«Мы в Балаклаве услыхали первые звуки канонады часа в три-четыре пополудни. Сначала думали, что это — салют… Но выстрелов было слишком много, более сорока. К тому же показались первые извозчики из Севастополя с колясками, наполненными людьми, одуревшими от ужаса. Говорили, и бестолково, что на «Очакове” пожар, что несколько судов потоплено, что из морских казарм стреляют из пулеметов”. Так писал о севастопольских событиях в ноябре 1905 года А. Куприн.
В Севастополе писатель стал свидетелем расправы адмирала Чухнина над восставшими черноморскими матросами. «С Приморского бульвара — вид на узкую и длинную бухту… Посредине бухты огромный костер, от которого слепнут глаза и вода кажется черной, как чернила. Три четверти гигантского крейсера — сплошное пламя. Остается целым только кусочек корабельного носа… Когда пламя пожара вспыхивает ярче, мы видим, как на бронированной башне крейсера, на круглом высоком балкончике, вдруг выделяются маленькие человеческие фигуры. До них полторы версты, но глаз видит их ясно… И вдруг стало тихо, до ужаса тихо. Тогда мы услышали, что оттуда среди мрака и тишины ночи несется протяжный высокий крик:
— Бра-а-тцы!..
И еще, и еще раз. Вспыхивали снопы пламени, и мы опять видели четкие фигуры людей. Стала лопаться раскаленная броня с ее стальными заклепками. Это было похоже на ряд частых выстрелов… Больше криков уже не было, хотя мы еще видели людей на носу и на башне. Тут в толпе многое узналось. О том, что в начале пожара предлагали «Очакову” шлюпки, но что матросы отказались. О том, что по катеру с ранеными, отвалившему от «Очакова”, стреляли картечью, что бросавшихся вплавь расстреливали пулеметами”.
Так трагически закончилось одно из матросских восстаний, которые сотрясали русский флот в первое десятилетие XX века, когда впервые в истории России в единый революционный поток стали сливаться рабочее движение, крестьянские восстания, восстания в армии и на флоте. Необычайно участившиеся вооруженные выступления матросов и солдат после 1905 года, конечно, не были случайностью. Стратег революции Ленин в числе необходимых условий для возникновения в стране революционной ситуации называл наличие общенационального кризиса, затрагивающего как эксплуатируемые массы, так и эксплуататорские классы. Кризис в России в начало столетия вызвала русско-японская война…
|
Русские крейсера |
На первую страницу |